Власть коллаборационистов испугалась поэта-фронтовика

Столетие поэта Бориса Слуцкого в Харькове почти никак не отмечается. Скромно и незаметно пройдут кое-какие камерные мероприятия. Никакого официоза. Может, оно и к лучшему.

А то представишь, как майданная образованщина присваивает Слуцкого, — и становится не менее тошно, чем от сегодняшнего его забвения. Он родился 7 мая в Славянске, вырос в харьковской коммуналке у Конного базара… Но в родных городах ничего не напоминает о большом русском поэте.

Подпишитесь на новости «ПолитНавигатор» в ТамТам, Яндекс.Дзен, Telegram, Одноклассниках, Вконтакте, каналы YouTube, TikTok и Viber.
Для подписки на уведомления в баузере нажмите здесь.

Один разумный публицист, эмигрировавший из послемайданного Харькова, любит повторять: «Не сделаешь ты — это сделает противная сторона, но с обратным знаком». Так и вышло. Сколько говорили, писали, что в Харькове должна быть улица Слуцкого, что нужен памятник Слуцкому, что хорошо бы муниципальным властям учредить международный фестиваль имени Слуцкого… Но до майдана все эти инициативы воспринимались так, как если бы с ними обратились к Паниковскому и Балаганову. А после майдана пришло время дегенератов и блондинок, переименовывавших улицу Красного Летчика в улицу Шевелева – третьесортного филолога, добросовестного коллаборациониста и старательного пропагандона времен фашистской оккупации Харькова.

Однако, почему же светлолицая образованщина не смогла приспособить Бориса Слуцкого под нужды «революции гидности» и ее выдвиженцев? Во-первых, скудоумие и пробелы в образовании. Во-вторых, те образованцы, которые всё же перескочили через «во-первых», вполне догадываются, что стихотворение Слуцкого «Как убивали мою бабку…» посрамляет всю идеологическую нацистскую работу вятровичей и прочих фальсификаторов истории.

«Юные немцы и полицаи / бодро теснили старух, стариков / и повели, котелками бряцая, / за город повели, далеко». «Пуля взметнула волоса. / Выпала седенькая коса, / и бабка наземь упала. / Так она и пропала».

Почитайте многочисленные фейсбучные посты директора Украинского еврейского комитета Эдуарда Долинского — и увидите, что бабку Бориса Абрамовича Слуцкого убивали как раз те «герои», те командиры и участники расстрельных команд, которым нынче мемориальные доски и памятники по всей Западной Украине устанавливают.

Вот пара цитат из недавних «мемориальных хроник» Э. Долинского:

«Это памятник профессиональному убийце и садисту, военному преступнику Мыколе Арсенычу. Арсеныч — глава службы безопасности Организации украинских националистов, один из организаторов и исполнителей еврейских погромов на Западной Украине летом 1941 года и массовой резни поляков на Волыни. Под его руководством были уничтожены тысячи мирных евреев, поляков, украинцев и русских… Его именем названы улицы в Коломые и Новоград-Волынском, а на родине в Нижнем Березове установлен памятник и барельеф на школе, где он учился».

«Это уникальные кадры массового убийства евреев Мизоча Ровенской области. На первом фото обнаженные еврейские женщины с маленькими и грудными детьми в очереди к расстрелу. Рядом с ними стоят бойцы украинской вспомогательной полиции. На следующем снимке эти же женщины и дети — уже убитые. Убийцы добивают раненых.

В этот день вспомогательной полицией руководил член ОУН Мыкола Андрощук. Каково было мое удивление, когда я увидел его имя в числе борцов с нацизмом. Об этом “борце с нацизмом” написал в статье “Памяти каждого, кто боролся с нацизмом” замдиректора по научной работе Острожского государственного историко-культурного заповедника Мыкола Манько. Статья посвящена 9-му мая».

В условиях нынешней Украины очень важно, чтоб любая семья, для которой норма не пустой звук, имела если не томик Слуцкого на своей книжной полке, то хотя бы легкий доступ к сетевой библиотеке с его стихотворениями.

Этот поэт неудобен сегодняшней украинской идеологии, невыгоден гешефтмахерам от культуры.

Майор Слуцкий обращается к сытым, лоснящимся рожам розенко и гройсманов, банкующих нынче на его родине:

Мы окопов ваших не строим.

Мы не ходим державным шагом.

Не роимся вашим роем

Под развернутым вашим флагом.

Он был на фронте военным следователем дивизионной прокуратуры, батальонным политруком. С лета 1943-го — в политотделе 57 армии. Весь этот опыт сказался на просодии Слуцкого. Возник неожиданный сплав «протокольной» стилистики с поэтическими просторечиями. В стихе появились и отрывистость приказа, и та предельная лапидарность, которая вырабатывается у человека, успевающего сказать все самое важное — за несколько секунд до разрыва снаряда… Слуцкий приобщил к русской лирике такие лексические пласты, которые ранее были несовместимы с поэзией.

Первая книга Бориса Слуцкого называлась «Память». Харьковская реальность, из которой вычли автора «Лошадей в океане» и «Кельнской ямы», называется беспамятством.

Поэт Борис Рыжий написал в двадцать пять: «Боже мой, не бросай мою душу во зле, / я как Слуцкий на фронт, я как Штейнберг на нары». Рыжий ушел из жизни — в день рождения Слуцкого. Они и стоят в русской лирике где-то рядом, и перекликаются. Слуцкий: «Выхожу, двадцатидвухлетний / И совсем некрасивый собой, / В свой решительный, и последний, / И предсказанный песней бой». Рыжий: «Чем оправдывается это? / Тем, что завтра на смертный бой / выйдем трезвые до рассвета, / не вернется никто домой».

Мое любимое фото — то, на котором майор Слуцкий в кителе, с расстегнутым воротом, как и герой одного из лучших его стихотворений…

9-го мая

Замполит батальона энского,

капитан Моторов Гурьян,

от бифштекса сыт деревенского,

от вина цимлянского — пьян,

он сидит с расстегнутым воротом

над огромным и добрым городом,

над столицей своей, Москвой:

добрый, маленький и живой.

 Рестораны не растеряли

довоенной своей красы.

Все салфетки порасстилали,

вилок, ложек понанесли.

 Хорошо на душе Моторову,

даже раны его не томят.

Ловко, ладно, удобно, здорово:

ест салат, заказал томат.

Сколько лет не пробовал сока,

только с водки бывал он пьян.

Хорошо он сидит, высо́ко.

Высоко́ забрался Гурьян.